Моя френдесса eyange в одном из своих постов процитировала слова Выготского о детском в человеке как творческом начале. И, как это не раз уже бывало после чтения её записей, душа моя немедленно откликнулась и так захотелось перечитать некогда любимую "Психологию искусства" Л.С.Выготского, что я два вечера посвятила поиску этой книги в собственной квартире. Я сказала "некогда любимую" не потому, что теперь я к этому автору и его книгам равнодушна. Просто я много лет не перечитывала ту же "Психологию искусства" и успела основательно забыть и содержание и то, чем же она меня пленяла. Я прочла её впервые лет в 18, но потом перечитывала студенткой и, может быть, и после окончания университета, но точно не помню.
"Психологию искусства" я нашла в кладовке, которая у нас наполовину забита книгами. Открыла, полистала, нашла пожелтевший листик из блокнота, где я карандашом писала о впечатлении от лекций нового преподавателя - Щиржецкого, был у нас такой преподаватель русской литературы начала 19 века. Старенький, немощный, со слабым, прерывающимся голосом, с лёгким заиканием, трогательно-неказистой внешностью, маленького роста. Но слушали его, затаив дыхание, умел заворожить своим рассказом. Мои каракули (видно, писала параллельно конспектированию лекции):
"Щиржецкий просто создан читать русскую литературу. Очень глубоко берёт. И очень бережно. Тонко. Как бы чуть недоговаривая. В этом главная прелесть. Где глубина. там всегда этот оттенок. Если читают поверхностно, то клеют ярлыки, всё определяют до тошноты жёстко и точно. Ум бездействует. А потом удивляются, что не задаём вопросов. Обязательно нужна недосказанность, перспектива, дорога, уходящая вдаль."
Но это я так, попутно. Просто, наткнувшись на эту свою записку, вспомнила так ясно старческий дребезжащий голос Щиржецкого, сутулую его спину и удивительный ясный, чистый по-детски, но проницательный взгляд и подумала, что на преподавателей нам в основном везло. И волна благодарности захлестнула. Спасибо вам всем, наши замечательные преподаватели, о каждом из вас я могла бы написать отдельный рассказ.
А начала я эту запись, чтобы процитировать немного Выготского. Начала читать и сразу попала во власть его слова, его мыслей, его удивительных тонких наблюдений и неожиданных выводов.
А стиль его можно представить вот по такому началу главы о "Гамлете".
"Есть в ежедневном замыкающемся кругу времени, в бесконечной цепи светлых и тёмных часов - один, самый смутный и неопределённый, неуловимая грань ночи и дня. Перед самым рассветом есть час, когда пришло уже утро, но ещё ночь. Нет ничего таинственнее и непонятнее, загадочнее и темнее этого странного перехода ночи в день. Пришло утро - но ещё ночь: утро как бы погружено в разлитую кругом ночь, как бы плавает в ночи. В этот час, который длится, может быть, всего лишь ничтожнейшую долю секунды, всё - все предметы и лица - имеет как бы два различных существования или одно раздвоенное битие, ночное и дневное, в утре и в ночи. В этот час время становится зыбким и как бы представляет собой трясину, грозящую провалом. Ненадёжный покров времени как бы расползается по нитям, разлезается. невыразимость скорбной и необычной таинственности этого часа пугает. Всё, как и утро, погружено в ночь, которая выступает и обозначается за каждой полосой полусвета. В этот час, когда всё зыбко, неясно и неустойчиво, нет теней в обычном смысле этого слова: тёмных отражений освещённых предметов, отбрасываемых на землю. Но всё представляется как бы тенью, всё имеет свою ночную сторону. Это - самый скорбный и мистический час; час провала времени, разодрания его ненадёжного покрова; час обнажения ночной бездны, над которой вознёсся дневной мир; ЧАС - НОЧИ И ДНЯ.
Такой час переживает душа во время чтения или созерцания трагедии о Гамлете, принце Датском. В такой час бывает погружена душа зрителя или читателя, ибо сама трагедия означена этим часом, сходна с ним: у них одна душа. Самая непонятная и загадочная трагедия, необъяснимая и таинственная в самой сущности своей. которая навеки останется неуловимой. Она может в минуты, когда душа настроена на высокий лирический лад, отпечатлеться неизгладимым образом, оставить по себе неуловимый, но вечно действующий след, раз и навсегда ранить сердце с неизведанной дотоле болью очарования. Но этот образ нельзя уложить в слова, это - мука глубинная и интимнейшая рана души, и её боль - боль неизреченная, неизглаголанная, несказанная.
Поистине она напоминает предрассветный час. Вся она, хоть и видимая и осязаемая (слышимая), погружена в какую-то ночь; всё в ней расплывается, двоится. Всё в ней имеет два смысла - один видимый и простой, другой - необычный и глубокий. В ней за каждым словом и положением открывается как бы провал, нащупывается, ощущается такая беспредельная и пугающая - может быть, последняя? - глубина, которую знает только ночь, когда с бездны сорваны все покровы. Трагедия происходит на такой глубине человеческих душ, что нельзя отделаться от головокружения при переживании её бездн."
Вот так писал Выготский. Я ещё вернусь в этом блоге к его высказываниям и размышлениям о природе и специфике искусства.
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий